"Вишенка" из цикла фиков про команданте Чи Поллино за авторством Роха_. Спешл фо ми
И Вишенку.
"Милая, ты прекрасно знаешь о моих к тебе чувствах. Нет, подожди, не бросай письмо, я тебя очень прошу. Дочитай до конца.
Я давно хотел сделать тебе предложение. Но мне всегда казалось (и кажется сейчас!), что перед таким серьезным шагом люди должны хорошенько узнать друг друга. Давай, я расскажу тебе про себя, а ты все обдумаешь и взвесишь. Мне кажется, так будет честно, в паре не должно быть секретов друг от друга. По крайней мере, таких секретов.
Ты знаешь, что я участвовал в революции, был полевым командиром... Это очень красивые слова - "полевой командир". На самом деле, это кровь, грязь и смерть. Постоянная смерть вокруг тебя и от твоей руки. Ужасно... Они до сих пор мне иногда снятся. Впрочем, я начал с сумбура, прости.
Я познакомился с Чи на первом курсе. Еще бы, я тогда не пропускал ни единой вечеринки, финансы позволяли. Это была даже не вечеринка, а так, сборище у кого-то на квартире, и Чи там блистал - говорил, размахивал руками, спорил, аргументировал, строил планы и возводил дворцы. Странно, наверное, но я тогда почти влюбился - не в него, конечно, а в этот запал, этот огонь, харизму. Чи меня очаровал за один вечер - он умел такие вещи.
Следующие три года вспоминаются мне вспышками, словно кадры немого кино мелькают на экране. Вот я на чьей-то квартире вместе с Чи сочиняю текст листовок - он тогда со мной советовался, знал, что я учился в гимназии при дипкорпусе. Еще один кадр - Чи учит меня собирать автомат. Терпеливо, медленно, аккуратно, придерживает мою руку на пружине, чтобы я ее не выпустил ненароком, одним резким ударом загоняет на место магазин. Он уходит, а я пытаюсь повторить это движение - острое, слитное, точное. Тогда у меня не получилось. Получаться стало много позже, когда на каждом вечернем лагере Чи заставлял всех разбирать и чистить оружие.
Поначалу я был в его отряде - сначала рядовым разведчиком. Чи как-то вечером тронул меня за плечо и сказал, чтобы я не обижался, мол, опыта у меня маловато, и поэтому командирами он ставит тех, кто прошел срочную и знает, как действовать. Конечно, я не обижался, какое там! Он для меня был больше, чем командир или друг. Знаешь, так иногда относятся к первому учителю - этакий пиетет и дрожь в коленях, когда он на тебя взглянет. Сейчас вспоминаю - смешно.
Потом меня повысили. Командир малой разведгруппы - о, как я был счастлив! Правда, больше десяти человек под моим началом никогда не было. Чи видел, что люди мне не доверяют, а я не обращал на это внимания - подумаешь, какие мелочи! Приказ есть приказ, я командир и старше по званию, а как они ко мне относятся - дело десятое. Ведь это простые крестьяне, ремесленники, кого волнует, что они обо мне думают? Я был тогда самовлюбленным идиотом, и сейчас мне безумно горько и больно вспоминать это. Все могло сложиться иначе, если бы я не вел себя, как отпрыск знатной семьи. Но по-другому я тогда не умел.
Не знаю, стоит ли об этом писать, но... Я обещал рассказать всю правду. На моих руках много крови - семеро, мне кажется, надеюсь, в остальных я не попал. До сих пор помню девчушку лет пятнадцати, она возвращалась домой на рассвете, наверное, со свидания... Увидела нас и завизжала от страха. Ее отшвырнуло очередью, словно переломило пополам, и она осела у стены дома исковерканной куклой. Не могу забыть. С того дня я старался всегда держать автомат дулом вниз, чтобы если и попасть, то в ноги, но и это не всегда помогало. Отряд между собой звал меня тряпкой, об этом мне сообщил Чи. Сказал - и посмотрел внимательно, долго, ждал, как я отвечу. А что я мог ответить? Тем более, ему. Стоял молча, глаза не отводил, хотя бы на это силы воли мне хватило. Чи махнул рукой - иди, мол. И - покатилось.
Мой отряд соединили с другим, более крупным, я стал заместителем командира. И с первого дня понял, что веры мне здесь нет, что для них я - белая кость, дворянский выкормыш, средоточие всего того, против чего они сражались. Им плевать было на мой стаж в движении, на доверие ко мне Чи, они ничего об этом не знали и не хотели знать. Для них я продолжал быть мальчиком в гимназическом мундирчике. Постоянное ощущение взгляда в спину, постоянное пренебрежение в голосе во время рапортов, постоянное недоверие любому моему слову... Тогда мне почему-то показалось, что пара глотков горячего наравне со всеми помогут мне обрести хоть какой-то авторитет в отряде. Пара глотков быстро превратилась в полфляжки, потом во фляжку, благо, в каждой деревне гнали свое пойло и охотно им с нами делились. На той знаменитой фотографии, где мы с Чи стоим в обнимку, а за нами реет Знамя Свободы, он поддерживал меня на ногах: без него я стоять ровно уже не мог. Тот день я практически не помню: мы ждали сообщения от штурмовой группы, Чи бродил туда-обратно по комнате, а я сидел у стола и раз в полчаса глотал отраву, как лекарство. Голова была свежая и звонкая, а вот ноги меня не держали.
После нашей победы Чи отослал меня обратно в город, сказал, чтобы я пришел в себя и привел мозги в порядок. Жестко так, можно сказать, отчитал, как мальчишку. На какое-то время я взялся за ум, вернулся даже в университет, начал учиться...
А потом Чи не стало. И все покатилось в пропасть, под откос. Я потерял смысл жизни. После того, как я отрекся от своего происхождения и рода, взял в руки оружие и стал сражаться на стороне повстанцев, у меня был только один маяк, одна путеводная звезда. Команданте. И вдруг звезду погасили, маяк рухнул в воду, а лодка моей судьбы попала в шторм, начерпала воды и почти затонула.
Как ни странно, воду вычерпывала та, от кого я отказался добровольно и сознательно. Тетка, вернувшаяся в страну инкогнито, отыскала меня в самом темном и мрачном квартале столицы, у дверей какой-то пивной. За шиворот вздернула на ноги, отхлестала по лицу перчаткой, как собачонку, и оттащила к себе домой. Я и подумать не мог, что в моей сухопарой, невысокой и изнеженной тетке, никогда в жизни не поднимавшей ничего тяжелее веера, отыщется такая сила. Нотаций, как в детстве, она мне читать не стала, просто прошипела в лицо, дрожа от ярости: "Позоришь память родителей, мерзавец!"
Конечно, этого не хватило. Тетка стояла у меня над душой полтора года, за уши вытаскивала из того болота, в которое я сам себя загнал. Заставила окончить колледж, найти работу, первое время помогала с документами - я не справлялся и вынужден был брать домой часть бумаг. Чуть ли не палкой загнала на курсы повышения квалификации. Заставила сменить фамилию на материну девичью, и неожиданно оказалось, что я достоин продвижения по службе. Тетка стала для меня тем ангелом-хранителем, что рисуют в изголовье детской кроватки, и за это я буду вечно ей благодарен.
Сейчас мне тридцать четыре. Кажется, я пережил все, что может пережить человек - смену режимов, запойное пьянство и благоденствие, жизнь во дворце и в портовых бараках, должность подай-принеси и собственное, пусть и небольшое дело. Я нахватал столько жизненного опыта, что порой ощущаю себя дряхлым стариком, а порой - двадцатилетним юношей, едва начавшим постигать этот мир и страстно влюбленным в жизнь. Влюбленным в тебя.
Теперь ты знаешь мою историю. И я - с замиранием сердца, клянусь! - спрошу тебя еще раз: согласна ли ты разделить со мной горе и радости, болезни и здравие, печаль и веселье? Будешь ли ты моей женой?"